Сюрреалистическая смерть Гоголя.

[contemplator]

Гоголю стало противно, скучно и страшно жить на этом свете; он буквально задыхался в плотном окружении "мёртвых душ". Вместе с сожжением рукописей он сжёг и свою светлую мечту, которая животворила его; Муза в слезах отвернулась от него, жизненные силы покинули его и он превратился в "живой труп". По удостоверению врачей, "никаких важных болезненных симптомов с ним не было". Он только "постился", или, вернее, морил себя голодом. Все окружающие смутно чувствовали, что происходит нечто ужасное и преступное, что это не смерть, а самоубийство, что нельзя этого так оставить, надо что-то делать. Но что? Врачи решили "поступать с ним как с человеком, не владеющим собою, и не допускать его до умерщвления себя". Они распоряжались с ним как с сумасшедшим. Приставали к нему, мяли, ворочали, поливали на голову какой-то едкий спирт, и больной от этого стонал; спрашивали, продолжая поливать: "Что болит, Николай Васильевич? Говорите же!" Но он стонал и не отвечал. За несколько часов до смерти, когда он уже был почти в агонии, ему "обкладывали всё тело горячим хлебом, причём опять возобновился стон и пронзительный крик". Доктора должны были казаться Гоголю в его предсмертном бреду чем-то вроде той нечисти, которая задушила "хвилософа" Хому Брута в осквернённой церкви.

Часу в одиннадцатом ночи умирающий Гоголь закричал громко: "Лестницу! поскорее, давай лестницу!.." Это были его последние слова. Почти те же слова о лестнице сказал перед смертью великий русский подвижник св. Тихон Задонский. Гоголь много думал о таинственных ступенях, о духовной "лестнице" другого подвижника, св. Иоанна Лествичника. В последней главе "Переписки" - "Светлое Воскресение" - Гоголь также говорил о лестнице: "Бог весть, может быть, за одно это желание (любви воскресающей) уже готова сброситься с небес нам лестница и протянуться рука, помогающая влезть по ней".

Дмитрий Мережковский.