contemplator | Исходы мазохистской инициации. (Reply)

В продолжение поста МАЗОХИЗМ И ИНИЦИАЦИЯ.

Автор: Глеб Коломиец (05/05/2009)

Постановка вопроса

Впервые термин «мазохизм» был введен психопатологом Рихардом фон
Краффт-Эбингом в работе «Psychopathia sexualis» в 1886 году.
Тогда мазохизм был определен как «своеобразное извращение
психической половой жизни, состоящее в том, что Субъект на почве
половых ощущений и побуждений находится во власти того
представления, что он должен быть – вполне и безусловно
порабощён волей лица другого пола, что это лицо должно обращаться с
ним, как с рабом, всячески унижая и третируя его». Уже тогда
количество описанных случаев мазохизма было настолько
велико, что Краффт-Эбинг не просто выделяет эту «перверсию» в
отдельную нозологическую группу, но и определяет за ней роль
«весьма часто встречающегося извращения».

Аналогичные определения перекочевали в медицинскую и психологическую
литературу, сохранив и до наших дней расхожее мнение о
мазохизме, как о перверсии. Однако, по словам Ларисы
Полубояриновой, современный взгляд культуры на проблему сексопатологий
исходит не из «нормальности» или «ненормальности» таких
явлений как садизм, мазохизм, эксгибиционизм и пр., а из
господствующих в обществе властных идеологий, дающих понятия
«нормы» сексуального поведения.

По нашему мнению, мазохизм – это экстремальное состояние с присущей
ему определённой структурой, динамикой формирования, и
методологией развертывания, в которое человек попадает под
воздействием сверхпороговых жестокости и унижения.

Источники

Страдание, возведенное в метафизический принцип, является стержневым

моментом таких религий, как христианство и буддизм. В этом
находит своё выражение религиозный аспект экстремальной
антропологии. Элементы мазохизма мы находим в описании множества
духовных практик. «Это nigredo алхимии. Аскеза
христианского монашества. Тропа инициатического юродства или суфийских
маламатья. Даже масонство сохранило элементы этого
инициатического учения: посвящаемого вводят в ложу сознательно в
растерзанном виде, вызывающем чувство стыда, унижения,
самоотвращения. В архаическим ритуалах инициация сопрягается с
нанесением телесных повреждений разной степени тяжести – вплоть до
искалечивания. В некоторых традициях особо высокое
посвящение требует отрубания жизненно важного органа – полового
члена, руки или ноги. Часто наносят характерные шрамы, порезы,
выбивают зубы и т.д.»

Американский исследователь мазохизма Лин Коуэн пишет по этому
поводу: «В религии мы находим мотив телесной закрепощенности в
образе связанного Иисуса, стоящего перед Пилатом, апостола
Петра, прикованного цепями к позорному столбу. Мотив бичевания
присутствует в наказании розгами Христа, в ритуальном
избиении священными тирсами приверженцев культа Диониса, в
наказании-самоистязании послушников в монастырских кельях». И далее:
«Святая Тереза из Авилы писала: «...когда у меня появляется
это стремление Ему служить, мне хочется получить наказание,
однако я не могу его выдержать [физически]. Наказание
принесло бы мне огромное облегчение и радость»; «Описание
переживаний монаха XIV в. вызывает потрясение и вместе с тем
завораживает. Этот монах холодной зимней ночью... раздевшись
донага, закрылся в своей келье... взял свои розги с острыми
шипами и хлестал себя по телу, рукам и ногам, пока из него не
полилась кровь, словно из наполненного до краев сосуда. Один из
шипов плети был согнут в виде крюка: попадая на тело, этот
крюк терзал и разрывал его плоть. Он хлестал себя с такой
силой, что разорвал плеть натрое, а все стены были забрызганы
кровью. Он стоял весь в крови и смотрел на себя. Этот взгляд
был столь мучительно-ужасным, что во многом внешне
напоминал возлюбленного Христа во время Его бичевания. Из жалости к
себе он стал горько рыдать. Обнаженный, он пал на колени,
обливаясь кровью, и в страшный мороз умолял Бога не обращать
внимания на его грехи, отведя от них свой ласковый взор».

Структура мазохистского конструкта

В работе «Представление Захер-мазоха» Жиль Делёз, описывая
антропологический факт мазохизма, отталкивается прежде всего от
понятия фантазма. Мазохистский фантазм – это особая часть
внутренней жизни человека, отделенная от всех остальных и замкнутая
сама на себя область сознания.

Нам кажется, что для достижения глубинного понимания принципов
формирования и функционирования фантазма, целесообразно выделить
составляющие мазохистского фантазма.

Мы выделяем 4 составляющих фантазма:

Фетиш

Роль

Ритуал

Инициация

1. Фетиш

Мазохизм начинается с фетишизма. Сам Захер-Мазох утверждает, что
первые мазохистские переживания овладели им в тот момент, когда
в детстве писатель стал свидетелем того, как его тетка
избивает своего мужа. Эта сцена столь сильно повлияла на его
сознание, что основные атрибуты этой сцены – плётка и меха,
стали «фирменным знаком» произведений Мазоха. Действительно,
фетишизм, по сути – школа мазохизма, способ сгущения атмосферы
страдания, выход в типично мазохистское состояние, которое
Александр Дугин называет abuse. Фетиши обладают огромной
властью над психологической жизнью человека, и в случае
мазохизма выступают в роли триггера.

Вся жизнь мазохистского фантазма концентрируется вокруг фетиша.
Мазохистская сцена, возникнув в сознании человека первично,
вырастает в фантазм, «застывший каскад» сцен, трансформируется,
ремоделируется, одно остаётся неизменным – сам факт наличия
фетиша и его роль.

2. Роль

Мазохистские отношения в литературе и жизни всегда подчинены своему
ролевому характеру. Роль – это тактика мазохизма. Из точки
первичной концентрации энергии и смысла (фетиш), от первого
«подозрения» о технике и методе мазохизма, фантазм стремится
к переходу в плоскость фантазмического пространства. Для
экспансии и охвата некой территории сознания и реальности,
фантазму необходима собственная тактика. И первым шагом к
исполнению фантазма для мазохизста становится отождествление себя
с ролью жертвы. Конечная точка этого стремления –
приобретение иного онтологического статуса, статуса раба. А раб, в
свою очередь, не может существовать без хозяина, в случае
Мазоха, оральной матери, «Венеры в мехах». Делез характеризует
тактику фантазма следующим образом: «мы наблюдаем жертву,
которая ищет себе палача, которой требуется образовать его,
убедить его и заключить с ним союз ради исполнения своей
удивительнейшей затеи».

Тактика «поиска хозяина» выражает себя не только в смене
онтологического статуса, но и в «воспитании» домины. Женщина-мучитель в
процессе обучения претерпевает почти те же самые изменения,
что и её жертва. Делёз пишет: «тип женщины-палача в рамках
мазохизма <…> не является ни истинной, ни подложной
садисткой, но представляет собой нечто совершенно иное – нечто
такое, что существенным образом принадлежит к мазохизму и что,
не реализуя собой его субъективности, воплощает стихию
«истязания [faire-souffrir]» в исключительно мазохистской
перспективе». Таким образом, женщина в фантазме обезличивается,
становится не вещью, но стихией, элементом чистой бытийности,
а тело её становится не просто объектом поклонения, но и –
через онтологический статус произведения искусства – чистой
Идеей.

Такова тактика фантазма. Так достигается стремящееся к бесконечности
инициации ускорение духа.

3. Ритуал

Выше нами был описан процесс развертывания мазохистского фантазма. В
измерении ритуала фантазм охватывает собой сознание жертвы
и через сознание выходит в реальность, создается некое
пространство фантазма, которое и есть – ритуал.

Что же это за пространство?

В произведениях Мазоха часто фигурируют зеркала и картины. Эти
«окна» в другой, ирреальный мир, сопровождают все перипетии
сюжета. Мазоист любит наблюдать отражение или изображение своей
домины. Не только удваивать, но и переносить в зазеркалье, в
инвертированный мистический мир. Фантазм всегда
противопоставляет себя реальности и активно отвергает оную; точнее
говоря, отрицается прежде всего реальность сексуального
удовольствия. Секс как таковой постоянно отклоняется,
«подвешивается», задерживается. То, что ассоциировано с телом-машиной по
производству удовольствия, приносится в жертву типично
Мазоховской «сверхчувственности», пространство ритуала стремится
стать областью зазеркального и эстетического пространства.
Существует особая точка перехода, «ворота» в ритуал – заключение
мазохистского юридического договора, однако, нельзя
сказать, что у ритуала есть чёткие границы. В той или иной мере, он
пронизывает собой всё мазохистское «путешествие духа»,
являясь – метафорически – матрицей фантазма.

4. Инициация.

Сцена с «третьим» венчает мазохистский фантазм. Во многих
произведениях Мазоха напряжённость удушья разрешается в итоговой
сцене, достигающей, подчас, библейского размаха. К примеру, в
произведении «Богоматерь» главный герой принимает мучительную
смерть на кресте, в «Венере в мехах» кульминация
разворачивается в сцене бичевания, где герой также оказывается распятым.

Эти прямые евангельские аллюзии не случайны. То, что переживает
мазохист в апогее фантазма, по своей субъективной важности,
энергетической наполненности и степени напряжения во многом
предельно. Реализация мазохистского фантазма приводит к
невероятному антропологическому сдвигу – в человеке разрушается то,
что психоанализ называет сверх-Я. Мазохист на пределе
духовных возможностей переживает непорочное партеногенетическое
рождение. Это одновременно и метафора воскресения Христа и
катарсического перерождения, культовой инициации (Из
«Разведенной»: «Ты выдержал испытание, ты – мужчина»). В момент
энергетического взрыва инициации происходит распад сверх-Я; в
образующейся пустоте происходят разнонаправленные и разнородные
психические процессы, исход которых зависит от множества
факторов – и результат инициации в итоге непредсказуем.

Такова структура мазохизма, понимаемого в качестве концепта. Так
фантазм рождается, развертывается, организуется и разрешается.

Однако, это теоретическое построение «на выходе» предъявляет весьма
вариабельные результаты. Концовки произведений Мазоха
предлагают множество вариантов разрешения фантазма, ещё шире опыт,
предлагаемый нам историей и эзотерикой.

Попытаемся сделать выводы об исходах мазохистского фантазма.

Исходы мазохистского конструкта

1. Дегуманизация.

Развязка мазохистского фантазма, предложенная Захер-Мазохом в
«Венере в мехах» – превращение Северина из жертвы в мучителя –
наталкивает нас на мысль о мазохизмё как о неудачном опыте.
Происходит некий сбой, проваленный эксперимент перерождения.

Жиль Делез приписывает причину неудачи домине, которая не может
удерживать себя в жестких рамках роли «чистой стихии»: «героиня
никогда не бывает уверена в своей способности
придерживаться навязанной ей мазохистом роли и предчувствует, что в любой
момент ей угрожает опасность либо отпасть в первобытный
гетеризм, либо опрокинуться в конечный садизм. Так, в
«Разведённой» Анна объявляет себя слишком слабой, слишком капризной
– капризы гетеры – для того, чтобы осуществить идеал
Юлиана. А Ванда в «Венере» становится садисткой лишь в силу того,
что не может больше придерживаться навязанной ей Северином
роли («Вы сами задушили мое чувство своей фантастической
преданностью, своей безумной страстью...»)»

Так разрешается «классический» мазохистский фантазм. Попытаемся
проследить другие исходы мазохистских конструктов.

2. Перерождение. Обожение.

Мазохистский опыт неразрывно связан с опытом религиозной мистики.
Аскетические техники по своей структуре во многом сходны с
описанной нами моделью. К примеру, в работе архимандрита
Георгия «Обожение как смысл человеческой жизни» находит яркое
выражение мазохистская тема. Вот один из брутальных пассажей: «И
Святые Отцы повторяли: «Даждь кровь и приими Дух». Иными
словами, мы не примем Святого Духа, если наше сердце не
прольет кровь в борьбе за очищение от
страстей, в борьбе за покаяние подлинное и глубокое, за приобретение
внутренних христианских добродетелей». В главе, описывающий
условия обожения, появляется тема смирения, подчинения себя
воле хозяина: «Вообще говоря, послушание духовному отцу –
очень существенная сторона духовной жизни, благодаря которой
мы приобретаем церковный дух мученичества во Христе, и
которая делает законным наше подвижничество, призванное возвести
нас в единение с Богом».

Тема отречения от Я пронизывает религиозную и мистическую
литературу. Такое описание мистического опыта мы встречаем у Плотина:
«Бывает же сам он тогда в состоянии такого объединения [с
Богом], самососредоточения, в котором не сознает никакого
различия ни в себе самом, ни по отношению ко всему другому. В
этом его экзальтированном состоянии никакая душевная
деятельность себя не проявляет: ни гнев, ни желание, ни рассудок, ни
даже мышление. Можно сказать, что он тут и сам весь как бы
исчезает, ибо восхищенный и исступленный, очутившись в полном
уединении от всего и в совершенной тишине, погрузившись
всецело в глубину собственного существа, не обращая внимания ни
на что другое, даже на самого себя, он словно столбенеет,
весь обращается в полный, чистый покой».

Таким образом, мы можем усмотреть явные аналогии между некоторыми
религиозными текстами и мазохистским концептом и
констатировать мистический религиозный опыт как опыт мазохистского
переживания. То, что православная религиозная традиция называет
«обожением», сопоставимо с «партеногенетическим рождением».
Значит, обожение, в отличие от «неудачных опытов» романов
Захер-Мазоха, можно считать удачной реализацией сверхзадачи
мазохизма. Приверженность страданиям, подчинение воле духовного
отца и отказ от личности выливается в «перерождение во
Христе», партеногенетическое рождение, обретение святости.

3. Со-идентификация.

Обожение – не единственный исход инициации, который можно усмотреть
в рамках духовной литературы. Другим вариантом развития
событий может быть перерождение индивида в безличности.
Мазохист, подвергаясь воздействию унижения, устраняет, отклоняет
собственную личность. И ситуация может разрешиться таким образом,
что по прошествии иинциатического «взрыва» происходит
партеногенетическое мертворождение. Сознание индивида размывается,
он сливается с неким коллективным разумом, который в
православной религиозной традицией отождествляется с церковью.
«Современный толковый словарь» дает следующее определение
соборности: «Рассматривая соборность как специфическое достояние
православной традиции (соборность как совокупный разум
«церковного народа» в отличие от религиозного индивидуализма
протестантизма и авторитаризма папы в римско-католической церкви),
А. С. Хомяков истолковывал ее [соборность] как общий
принцип устроения бытия, характеризующий множество, собранное
силой любви в «свободное и органическое единство» (в социальной
философии наибольшее приближение к этому принципу
усматривалось в крестьянской общине)». В свете подобного определения
пристрастие Захер-Мазоха к описанию религиозных сект
раскрывает в себе новые грани.

Сознание мазохиста, утратившего личность, смыкается с сознанием ему
подобных, образуя некий вариант духовного единения,
самоидентификация подменяется со-идентификацией. В поле
коллективного разума налаживается циркуляция монотонных идейных потоков,
бесконечная репликация «первичной» идеи, воспринятой под
воздействием abuse. Вновь обратимся к показательному тексту
архимандрита Георгия: «И наконец, в Церкви мы участвуем в
общении святых, узнаём радость единства во Христе. То есть мы
перестаём быть отдельными Её членами, а становимся единым
целым, живым организмом в братском единении не только друг с
другом, но и со всеми святыми Божиими – как живущими ныне на
земле, так и уже отшедшими».

Таким образом, перерождение в коллективном разуме можно представить
как опыт пожизненного «застывания» в пространстве традиции (ритуала).

4. Зомбификация.

Другим экстремальным опытом унижения, является опыт узника
концентрационного лагеря. Сама специфика этого репрессивного
пространства предлагает выбор между предельным унижением и
физической смертью.

Суровые лагерные условия требовали от заключенных «усреднения»,
слияния с толпой. Отказ от индивидуальных черт. Подмена имён
номерами, подмена одного заключённого другим на работе и при
исполнении наказаний – всеобщая анонимность. Беттельхейм
относит такой вариант поведения к опыту обезличивания:
«Анонимность была способом борьбы с лагерными опасностями. Но она же
означала, что человек сознательно старается избавиться от
своей индивидуальности и инициативности». Обезличенный
заключенный подвергается постоянным унизительным переживаниям,
страху, угрозам, и наконец – жестоким пыткам. В этом
фантазмическом пространстве, сотканном из лагерных слухов и небылиц,
постоянной смены условий труда, законов существования приводила
к «срыву» сознания и размыванию границ между реальным и
иллюзорным. В этой искаженной реальности происходила
трансформация образа надзирателя: в пространстве фантазма он
превращался из конкретного человека, «фашиста» в безличный элемент,
несущий в себе заряд чистого Танатоса, в абсолютное Зло.
Беттельхейм пишет по этому поводу: «Они (заключенные)
приписывали им всё, что считалось злом, делая, таким образом, СС ещё
более могущественной и устрашающей. Такой «перенос» мешал
заключенным хоть в какой-то степени видеть в эсэсовцах реальных
людей; они становились воплощением чистого зла». Чистый
Танатос «заражал» заключенных, превращая их в ходячие трупы,
которых называли мусульманами. «Процесс превращенияв мусульман
бы достаточно нагляден. Вначале человек переставал
действовать по своей воле. <…> На данной стадии такие люди ещё
подчинялись приказам, но слепо и автоматически, без
избирательности и внутренних оговорок, без ненависти к издевательствам.
Они ещё смотрели по сторонам, по крайней мере, «двигали
глазами». Смотреть прекращали много позже, хотя и тогда
продолжали двигаться по приказу, но уже никогда не делали ничего по
своей воле. Прекращение собственных действий, как правило,
совпадало по времени с тем, что они переставали поднимать ноги
при ходьбе – получалась характерная шаркающая походка.
Наконец, они переставали смотреть вокруг и вскоре наступала
смерть».

Таким образом, превращение в «мусульманина» представляет собой
постепенное, мучительное поглощение личности чистым Танатосом,
приводящее к физической смерти.

5. Смерть.

Не следует упускать из виду этот предельный исход мазохистского
фантазма. Физическая смерть может наступить в любое время, не
только в развязке, как, к примеру в «Мардоне» или в случае
смерти «мусульманина». Мазохистский опыт самоистязания
настолько опасен, что любое «злоупотребление» в этой сфере может
сказаться фатально.

Источник