![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
contemplatorВ Евангелии есть один очень "неудобовразумительный" стих: Мф.10:39 "Сберегший душу свою потеряет её; а потерявший душу свою ради Меня сбережет её".
Если здесь брать слово "душа" в буквальном смысле, то получается какая-то нелепица. Душа человека - бессмертная субстанция; и как можно "сберечь" и "потерять" то, что бессмертно?
Если брать слово "душа" в переносном значении как "жизнь" (др.-евр. "нефеш", т. е. то начало, к-рое сообщает телу жизнь, постоянно поддерживает её в нём), то тоже получается бессмыслица. Если вместо слова душа в разбираемом стихе мы вставим слово жизнь, то получим следующую фразу «сберегший жизнь свою, потеряет её, а потерявший свою земную жизнь ради Меня, сбережет её».
По-моему, слово "душа" в данном стихе надо понимать как "эго", "я", "личность". Тогда получается следующее выражение: "Сберегший личность свою потеряет её; а потерявший личность свою ради Меня сбережёт её".
Как можно потерять личность, собственное "я"? - Очень просто. Полюбить другого - это всегда означает отвергнуть себя. Любить - значит увидеть другого человека и сказать: для меня он драгоценнее меня самого. Это означает: постольку поскольку нужно, я готов не быть, чтобы он был. В конечном итоге полюбить значит умереть для себя самого совершенно, так что и не вспомнишь о себе самом, - существует только другой, по отношению к которому мы живём. Метафизическая ценность любви заключается в выхождении из себя. Ради нормы чужого бытия "я" выходит из своего рубежа, из нормы своего бытия и добровольно подчиняется новому образу, чтобы тем самым включить своё "я" в "я" другого существа. "Я" таким образом свободно делает себя "не-я" или, выражаясь языком священных песнопений, "опустошает" себя, "истощает", "обхищает", "уничижает" (ср. Флп. 2:6-8).
Понятно, что "полюбить другого" здесь означает полюбить Христа. Здесь-то, в порыве любви, и происходит экстатическое "выхождение из себя". А экстаз обычно ассоциируется с чувством отделённости от тела, чувством деиндивидуализации. И именно это чувство деиндивидуализации является самой необходимой вещью для созидания Церкви. Ведь личности в общине никогда не уживутся; для жизни в общине необходимо преодолеть личностный эгоизм и перейти на сверхличностные - благодатные - отношения. В семье, где царит любовь, - "тишь, да гладь, да Божья благодать". В принципе, так должно быть и в христианской общине, которая является "большой семьёй".
Так и было в Апостольской Церкви. Главное чудо Пятидесятницы заключалось в том, что во время "сошествия Духа Святого", повергшего учеников Иисуса в исступление, возникла целостность и единство прежде разорванных и замкнутых стенами разъединения людей; их как бы кто-то Невидимый "нанизал" на единый духовный стержень. И, переживая духовный восторг, полноту экстаза и религиозного подъёма, они уже переживали не индивидуальное, не личное, а как бы общее, единое для всех. Все ученики стали одним духовным целым, одним чувством, а значит - и телом - Церковью. Вот почему "у множества верующих было одно сердце и одна душа" (Деян. 4:32-35). Ещё недавно чуждые и посторонние друг другу, теперь объединённые воспринятой благодатью, они сделались между собою ближе родных. Ибо никакие внешние формы товарищества или родственной связи не могли сравниться с внутренней связью людей, вместе переживавших священный трепет молитвенного экстаза.
Если здесь брать слово "душа" в буквальном смысле, то получается какая-то нелепица. Душа человека - бессмертная субстанция; и как можно "сберечь" и "потерять" то, что бессмертно?
Если брать слово "душа" в переносном значении как "жизнь" (др.-евр. "нефеш", т. е. то начало, к-рое сообщает телу жизнь, постоянно поддерживает её в нём), то тоже получается бессмыслица. Если вместо слова душа в разбираемом стихе мы вставим слово жизнь, то получим следующую фразу «сберегший жизнь свою, потеряет её, а потерявший свою земную жизнь ради Меня, сбережет её».
По-моему, слово "душа" в данном стихе надо понимать как "эго", "я", "личность". Тогда получается следующее выражение: "Сберегший личность свою потеряет её; а потерявший личность свою ради Меня сбережёт её".
Как можно потерять личность, собственное "я"? - Очень просто. Полюбить другого - это всегда означает отвергнуть себя. Любить - значит увидеть другого человека и сказать: для меня он драгоценнее меня самого. Это означает: постольку поскольку нужно, я готов не быть, чтобы он был. В конечном итоге полюбить значит умереть для себя самого совершенно, так что и не вспомнишь о себе самом, - существует только другой, по отношению к которому мы живём. Метафизическая ценность любви заключается в выхождении из себя. Ради нормы чужого бытия "я" выходит из своего рубежа, из нормы своего бытия и добровольно подчиняется новому образу, чтобы тем самым включить своё "я" в "я" другого существа. "Я" таким образом свободно делает себя "не-я" или, выражаясь языком священных песнопений, "опустошает" себя, "истощает", "обхищает", "уничижает" (ср. Флп. 2:6-8).
Понятно, что "полюбить другого" здесь означает полюбить Христа. Здесь-то, в порыве любви, и происходит экстатическое "выхождение из себя". А экстаз обычно ассоциируется с чувством отделённости от тела, чувством деиндивидуализации. И именно это чувство деиндивидуализации является самой необходимой вещью для созидания Церкви. Ведь личности в общине никогда не уживутся; для жизни в общине необходимо преодолеть личностный эгоизм и перейти на сверхличностные - благодатные - отношения. В семье, где царит любовь, - "тишь, да гладь, да Божья благодать". В принципе, так должно быть и в христианской общине, которая является "большой семьёй".
Так и было в Апостольской Церкви. Главное чудо Пятидесятницы заключалось в том, что во время "сошествия Духа Святого", повергшего учеников Иисуса в исступление, возникла целостность и единство прежде разорванных и замкнутых стенами разъединения людей; их как бы кто-то Невидимый "нанизал" на единый духовный стержень. И, переживая духовный восторг, полноту экстаза и религиозного подъёма, они уже переживали не индивидуальное, не личное, а как бы общее, единое для всех. Все ученики стали одним духовным целым, одним чувством, а значит - и телом - Церковью. Вот почему "у множества верующих было одно сердце и одна душа" (Деян. 4:32-35). Ещё недавно чуждые и посторонние друг другу, теперь объединённые воспринятой благодатью, они сделались между собою ближе родных. Ибо никакие внешние формы товарищества или родственной связи не могли сравниться с внутренней связью людей, вместе переживавших священный трепет молитвенного экстаза.
