Об истинном христианстве.

[contemplator]

"Вол знает владетеля своего, и осёл - ясли господина своего; а Израиль не знает [Меня], народ Мой не разумеет", - говорит от лица Бога пророк Исаия (Ис. 1:3). В данном случае знание выражает близость, подобную супружеской, в которой обе стороны знают друг друга до конца. Как об этом говорится в книге Бытие 4:1: "Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина".

Глубже всех проник в тайну близости между Израилем и Богом гений Василия Розанова. Он оставил после себя совершенно уникальное произведение - "Юдаизм". В нём он говорит, что Библия по отношению к обрезанию есть только "словесный комментарий". И приводит изречение из Талмуда: "Бог сотворил мир для того, чтобы могло осуществиться [в мире] обрезание". Именно благодаря обрезанию мужское семя становится "святым", а вся история Израиля есть история "святого семени", в соблюдении и сохранении которого и заключается "штанд-пункт" юдаизма.

Всю книгу Розанова пересказать здесь невозможно, да это и не требуется; я привёл две-три цитаты лишь с тою целью, чтобы показать, насколько сильно отличается подлинная суть иудаизма от христианских представлений об иудействе. Через призму христианства мы видим в иудействе лишь пророков, приготовлявших народ Божий к пришествию Мессии, и закон Божий как систему регламентации повседневной жизни. А это всего лишь поверхностная "скорлупа" иудаизма. "Ядро" же остаётся сокрытым и спрятанным от глаз.

С чем это можно сравнить? Мне приходит на ум лишь сравнение с тем положением, которые занимают мистики в христианстве.

Дмитрий Мережковский в своём исследовании о святой Терезе Авильской описывает "семь восходящих ступеней Экстаза".

Первая ступень — самопогружение, contentandome, «сосредоточение всех душевных сил», unión de todas las potencias, на одной-единственной мысли, единственном чувстве, единственной воле — к совершенному соединению человека с Богом. «Медленно душа погружается как бы в сладостный обморок». Все не только душевные, но и телесные силы ее теснятся к Возлюбленному, как в лютую стужу озябшие люди теснятся к огню очага. И это происходит без малейшего усилия, в почти безмолвной молитве. «От этого внутреннего сосредоточения происходит такой сладостный мир и покой, что, кажется, душе уже нечего желать... и даже молитва для нее ненужная усталость; душа хотела бы только любить». В этой молитве «успокоение», quietudo, «душа подобна младенцу на руках у матери, которая, играя, выжимает в рот его молоко, так что ему уже не нужно сосать груди».

Очень знаменательно, что в этом религиозном опыте св. Терезы Бог есть не только Отец, но и Мать, так же как в опыте всех древних мистерий, от Египта и Вавилона до Элевзиса и Самофракии. У незапамятно древнего, кажется этруро-пелазгийского бога пограничной межи, Jupiter Terminalis, — уже не мужская, а женская грудь с материнскими сосцами: это будущий «Матереотец», Mêtropatêr, гностиков. Чудной молитвой молится ему и шумерийский царь Гудза, времен до-Авраамовых:

Матери нет у меня; Ты — моя Мать!
Нет отца у меня; Ты — мой Отец!

«Как утешает кого-либо мать, так утешу Я вас», — скажет Господь и пророку Исаии, который научился, может быть, во дни Вавилонского плена тому, что Бог есть не только Отец, но и Мать (Ис. 66, 13).

Вторая ступень — «восхищение», «исступление». Начало «восхищения», похожее на «каталепсию», по словам самой Терезы, похоже на столбняк или обморок: «Мало-помалу всё труднее становится дышать... естественная теплота тела исчезает... руки холодеют, как лёд, и коченеют, как палки; тело остаётся в том положении, стоячем или коленопреклонённом, в каком застало его Восхищение, а душа погружается в блаженство» — в «невыносимое больше пяти секунд чувство вечной гармонии». «Разум и память находятся тогда в состоянии, подобном сумасшедшему бреду; это может иметь очень дурные последствия, и с этим надо быть осторожным».

«Богоодержимость», katochê, — одно из имён Экстаза в древних Дионисовых таинствах. Исступлённая Сибилла Виргилия «силится сбросить одержащее её божество, как бешеный конь сбрасывает всадника, но, укрощаемая ударами и толчками бога, принуждена вещать, с пеною у рта». Другое имя Экстаза в тех же таинствах — «безумие», mania, от mainesthai, откуда и слово «Мэнады», «Безумные», — жрицы бога Диониса. С «жалом овода», oistros, сравнивается Экстаз в тайном учении Орфиков. Имя Диониса — oistrêeis, oistromanês, значит: «оводом жалящий», «исступляющий, как овод». Лисса, богиня бешенства, исступляет Мэнад у Эсхилла: «Судорога подходит и распространяется вверх до темени, как пронзающий укус скорпиона».

Кажется, все эти древние описания Экстаза дают наиболее точное понятие о том, что и св. Тереза испытывает на второй ступени его в «Восхищении», arrobamiento.

Здесь же происходит и то явление или ощущение, которое известно многим святым под именем «Поднятия на воздух», levitación. «Восхищение духа увлекает за собою и тело, — вспоминает Тереза. — Душу возносит Сильнейший из сильных... с такою легкостью, с какой исполин поднял бы соломинку». «Лодочку души моей подымает как бы огромный, неистово бушующий вал». «Все мое тело подымалось так, что уже не касалось земли... Если же я хотела этому противиться, то чувствовала под ногами чудесную силу, подымавшую меня на воздух... и испытывала великий страх».

Третья ступень Экстаза — мука желаний. «Вдруг овладевает мной такая любовь к Богу, что я умираю от желания соединиться с Ним... и кричу, и зову Его к себе...». «В эти минуты душа — как повешенный, который, чувствуя верёвку на шее, задыхается». «К Богу стремится душа, но вместе с тем чувствует, что ей невозможно обладать Богом, не умерев, а так как самоубийство не дозволено, то она умирает от желания умереть, чувствуя себя как бы висящею между землёй и небом и не зная, что ей делать. Бог иногда чудесным и невыразимым способом даёт ей некоторое о Себе познание только для того, чтобы поняла, чего лишена вдали от Бога. Нет на земле большей муки, чем эта».

«О, приди, приди! Я Тебя желаю, умираю и не могу умереть!» Кто этот невидимый гость, — Ангел или Демон, не знает Тереза. «Кто Он?» — этот страшный вопрос встаёт перед ней на шестой ступени Экстаза, в том, что не сама она, а Римская Церковь назовет Пронзением, Transverberatio. «И проходил Я мимо тебя (дочери Израиля) — и вот, это было время твоё — время любви... И простёр Я воскрылия рук Моих на тебя, и покрыл наготу твою... и ты стала Моею». Это могла прочесть Тереза в Св. Писании, когда перевод его на старокастильский язык ещё не был запрещён Инквизицией. «Стала моею», — прочла и, может быть, вспомнила: «Отныне Я твой, и ты — Моя!» Что прочла в Писании о дочери Израиля, то и над нею самою исполнилось в самом чудном и страшном из всех ее видений, соединяющих, как в древних мистериях, высшую точку Экстаза с огненнейшею точкой Пола — в Пронзении.

«Справа от себя увидела я маленького Ангела... и узнала по пламеневшему лицу его Херувима... Длинное, золотое копье с железным наконечником и небольшим на нем пламенем, un dardo de ого largo, у al fin del hierro... un poco de fuego, было в руке его, и он вонзал его иногда в сердце мое и во внутренности, а когда вынимал из них, то мне казалось, что с копьем он вырывает и внутренности мои. Боль от этой раны была так сильна, что я стонала, но и наслаждение было так сильно, что я не могла желать, чтобы кончилась боль» (Vie, 321—324. Т. Ecr., 399— 400). «Чем глубже входило копье во внутренности мои, тем больше росла эта мука, тем была она сладостнее» (Т. Ecr., 311).

Надо быть ребёнком, не знающим, как девушка становится женщиной, чтоб в «Пронзении» не видеть того, что происходит между женихом и невестой в первую брачную ночь. Видела ли это сама Тереза и если видела, то как могла признаться в этом судьям своим, инквизиторам, как могла обнажиться перед ними до такой наготы та, кто была, по свидетельству Риберы, «воплощённою стыдливостью и страшилась всего, что могло бы оскорбить целомудрие словом или делом»? (Rib., II, 39).

Трудно и страшно говорить об этом; надо бы иметь для этого уста Психеи, влюбленной и молящейся, а без них — «Да молчат уста мои о тайнах сих!» — хочется воскликнуть с Плутархом. Грубо-бесстыдны или холодно-трупны все наши об этом слова, христиан и нехристиан одинаково: точно оглоблей хотят раскрыть лепестки ночного цветка, или очи уснувшей Психеи", - пишет Дмитрий Мережковский.

Вот это и есть та самая близость между человеком и Богом, подобная супружеской, с которой мы и начинали наше сегодняшнее утреннее повествование. Очевидно, именно такая близость и нужна Богу. Очевидно, именно поэтому Церковь и называется "Невестой" Христа - "Жениха". Очевидно, и смысл христианства заключается в установлении близости между "Невестой" и "Женихом". В этом "штанд-пункт" христианства, а все христианские св. писания - лишь "словесный комментарий" к этому "штанд-пункту".